Читать интересную книгу Владимир Ост. Роман - Сергей Нагаев

Дело в том, что, вопреки данному себе слову не звонить больше Русановой, Владимир не выдержал и все-таки позвонил ей. И она с ним была не ласкова. И не ядовита. И даже не ледовита. Анна говорила с ним просто безразлично. Осташов по этому поводу с ностальгией вспомнил про времена, когда паузы в общении заметно отрезвляли в очередной раз зарвавшуюся Русанову. Раньше, если он неделю не звонил ей, она начинала явно беспокоиться и становилась шелковой. На некоторый период.

Чтобы проверить, не следствие ли это лишь минутного настроения, Осташов позвонил ей и во второй раз после того как дал зарок не звонить, на следующий день. Но она снова явно скучала и тяготилась разговором. И Осташов острым чутьем влюбленного почувствовал, что для него кино закончилось. Роль из массовки, его жалкая роль в этой истории, была отыграна. Как такое могло быть?! Это совершенно невозможно! Сердце отказывалось в это верить. И все же в это поверить приходилось.

Понятно, что теперь все события окружающей жизни Владимир стал воспринимать не иначе как в черно-серых тонах.

Все происходящее вокруг лишь углубляло его пессимизм. Мир был лишен гармонии и света, а люди заслуживали только презрения.

Синяк на лице Хлобыстина и история возникновения этого синяка были очередным подтверждением убогости и ничтожности мира. При всем уважении к другу.

Наводничий остановился рядом с каменными лестницами, заглубленными в здание ГУМа.

– Снимать будем здесь, – буркнул Василий себе под нос.

Он обернулся и стал дожидаться плетущихся позади товарищей.

Григорий остановился за пару шагов от него, а Владимир, понуро опустивший голову, не разбиравший дороги, почти налетел на фотографа.

– Вованище! – сказал Наводничий. – Ты чего всю дорогу вниз смотришь? Шею, что ли, застудил, ха-ха, никуда в другую сторону не гнется?

– Клад под землей ищет, – сказал Хлобыстин.

Осташов промолчал. Не говорить же друзьям, что ему противно смотреть на людей вокруг, потому что все до единого – придурки, черт знает чем занятые в жизни. Сплошь, ну просто сплошь одни дебилы и уроды! Включая и Григория, и Василия, да, впрочем, и самого Владимира.

Конечно, с подобным безрадостным настроением и ненавистью к людям Осташову было бы логичней сейчас находиться не здесь, в общественном месте, а сидеть затворником дома. Но этого противоречия он не замечал, не желая признаваться себе в том, что с друзьями ему все-таки интересней, да и чуточку легче, чем в одиночестве. При всем неуважении к роду людскому.

– Ладно, пока тут никого нет, давайте быстро поработаем, – сказал Наводничий. – Как договорились, Володь, выпускаешь крысу, и вместе с Гришаней вы как бы случайно стоите рядом с ней. Или нет, вот идея еще лучше – делаете вид, что куда-то чешете по своим делам, а крысу как будто вообще в упор не видите. Чтоб иностранцы увидели на карточке, что москвичам крысы на Красной площади по барабану, это как бы обычное дело – крысы, которые шляются по Красной площади.

– Может, нам, наоборот, бросить крысу и в сторону отвалить? – спросил Хлобыстин. – По-моему, так лучше будет.

– Не учи меня, как родину зарубежным акулам продавать, – ответил Василий. – В «Рейтер» всегда хотят видеть в кадре человека. Я это, кажется, уже тебе рассказывал. Им нужны свидетели факта. Понимаешь.

– Всем, блин, нужны свидетели, – проворчал Григорий (похоже, что эхо недавнего суда еще гулко отдавалось в тупиках его души). – Может, им, козлам, еще вещдок надо – крысу сушеную?

– Если бы они попросили сушеную крысу, я бы им отнес. Но они не просили.

– Все равно козлы. Но смотри, Вась, она же, скорей всего, сразу рванет куда-нибудь.

– Не волнуйся, я ее щелкну.

– Не успеешь, Вась. Е*лом щелкнуть успеешь, а фотоаппаратом – нет.

– Значит, придется успеть. И тем более, куда эта крыса рванет? Кругом же открытая площадь. Пока она куда-то смоется, я ее щелкну раз двести. В общем, все, Гриш, хватит балаболить, давай что-то делать.

Василий был в рабочей эйфории.

Он достал из кофра фотоаппарат и, встав спиной к ГУМу, приготовился снимать.

– Отойдите от меня вон туда, – он показал в сторону Спасской башни. – Давайте-давайте, еще немножко, еще, все, хорош! Поехали!

Осташов осторожно начал что-то доставать из черного полиэтиленового пакета. Через несколько секунд шуршания на свет в цепких пальцах Владимира показалась горловина трехлитрового стеклянного баллона, который был закрыт пластмассовой крышкой с дырками. В памяти Владимира на секунду вспыхнула картинка: он у себя на кухне, держа пассатижами гвоздь, накалив его над лиловыми язычками пламени из конфорки, проплавляет в крышке отверстия, для вентиляции.

– Вася, а у меня для тебя сюрприз, – сказал Осташов. – Я не одну, а сразу две крысы поймал. Глянь.

В банке действительно находилось два довольно крупных грызуна, которые своим поведением демонстрировали озабоченность и беспокойство.

– О! Отлично, – сказал Наводничий. – Ай, молодец, Вованище. А я-то, главное, думаю, чего он крысу не показывает – «потом да потом».

– Ну, чего, выпускать?

– Выпускай. То есть нет-нет, пока одну. Другая запасная будет. Отлично. У нас целых две крысы – я просто счастлив!

– А может, две сразу? Как одну выпустить? – сказал Осташов. – Вторая, наверно, тоже выскочит?

– Ну, ты крышкой дырку прикрывай, чтоб только маленькая щель была, – предложил Василий. – Постарайся как-нибудь.

– Давай, Вовец, помогу, – сказал Григорий. – Ты банку держи, чтоб не выскользнула, а я открою.

– Вова, погодь, – сказал Наводничий. – Ты это, как только эту тварь пустите, тут же баллон обратно в пакет спрячь. Чтоб он в кадр не попал – ато сразу же будет видно, что это подтасовка.

– Ну ясное дело.

Владимир, прижав баллон одной рукой к груди, другой сунул полиэтиленовый пакет в карман куртки, затем ухватил баллон уже двумя руками.

Хлобыстин взялся за крышку, открыл и, как и планировалось, приложил ее назад к горловине, оставив щель для выхода.

Крысы, как видно, чувствуя, что сейчас что-то произойдет, стали толкаться, подпрыгивать и усиленно скрести стекло коготками.

– Так, Гриш, выпускаем десант, – скомандовал Владимир и начал наклонять банку. – Потихоньку.

Григорий двумя руками прижимал крышку, чтобы горловина ни на мгновение не оказалась открытой больше, чем требуется.

Наконец баллон принял горизонтальное положение. Затем Осташов наклонил его еще немного, однако крысы явно не желали покидать свой прозрачный дом. Изо всех сил работая лапами, они как назло старались оказаться подальше от выхода.

– Ну чего вы там тяните? – сказал Василий.

Владимир тряхнул тару, и обе крысы быстро сползли к горловине. Произошло это именно в то мгновение, когда Хлобыстин, не успев за движением Осташова, оставил баллон почти полностью открытым. Одна крыса шлепнулась на брусчатку, и вторая уже тоже почти выскользнула наружу, но друзья вмиг исправили ситуацию: Осташов резко устранил крен посудины, а Хлобыстин прихлопнул иллюминатор, придавив при этом крысе лапку, которую она, впрочем, с недовольным фырканьем тут же высвободила из-под крышки, после чего свалилась на стеклянное дно.

– Банку! Банку сунь в пакет, – сказал Наводничий.

– Гриша, пакет из кармана! – выпалил Владимир, его руки были заняты баллоном.

– Где?

– Слева в куртке. Доставай быстро, – сказал Осташов и, не дожидаясь, пока напарник сообразит, где лежит пакет, попытался вынуть его самостоятельно. Их руки – Владимира и Григория, – охотившиеся за пакетом, столкнулась у кармана, каким-то невообразимым образом спутались, Осташов дернулся, и баллон выскользнул из его второй руки.

И, конечно, баллон неминуемо бы разбился, не сумей Владимир перехватить его на кривой пикирования.

Если б кто видел в этот миг мордочку находящегося в банке зверька! Казалось, он кричал что-то зверски непечатное.

Между тем, другая, уже выпущенная на свободу крыса, невзирая на эту суету, по-прежнему сидела там же, куда выпала из баллона – возле ног Владимира. Только когда Хлобыстин наконец достал черный пакет из кармана Владимира и начал с шуршанием судорожными движениями расправлять его, она сорвалась и помчалась по булыжникам в сторону Василия.

Доскакав до тротуара, крыса не запрыгнула на него, а резко остановилась.

– Где эта сволочь? – крикнул стоявший у стены Наводничий. – Она не в кадре!

– Вон, встала под бордюром, – ответил Григорий, показав пальцем. – Сейчас я ее шугану оттуда.

Хлобыстин кинулся к крысе.

Та дожидаться не стала и потрусила в сторону Исторического музея вдоль тротуарного ребра, находясь, таким образом, по-прежнему вне зоны видимости глядящего в видоискатель Василия.

Григорий остановился.

– Вот гадина, уходит! – сказал он. – Вовец, давай ей наперерез, зайдешь оттуда, а я тогда – отсюда.